И вот выхожу я из ее кабинета, а мне навстречу воспитательница Мишку ведет. А тот заплаканный.
– О-о-о-о, мой ангел, что случилось? – кидаюсь коршуном, конечно.
– Что-то загрустил Миша, с мамой расстался и запечалился, не пошел песни петь да танцы танцевать, хочет просто на стульчике около меня посидеть, – говорит воспитательница, – Мы пошли немножко проветриться и умыться.
Очень мне эта молодая, такая тонкая и хрустальная женщина нравится, много в ней ласки, нежности, терпения, но и силы много.
Мишка обнимает меня и прижимается радостно.
– А у меня, Миш, веришь, в сердце прям кольнуло. Думаю, не буду уходить, кажется, что-то моя лягушечка затосковала, – вспоминаю я "Мамину улыбку", которую мы любим читать на даче, и вру напропалую без всякого смущения, – вернусь, обниму его покрепче, чтоб до вечера хватило, полные ладошки поцелуев оставлю, прижмусь к нему, чтоб мое сердце об его сердечко постучало, и тогда уж пойду на работу.
Смотрю, расцветает мой зайчик. Глаза высохли, но не отпускает пока.
– А сейчас смотрю на тебя и думаю, а не пойду я никуда, – не унимаюсь я, видя, что не схлынула тревога, плещется еще на дне глазенок, – Останусь тут в коридоре. Будем мы с тобой обниматься до самого вечера. Пусть они все играют да на прогулку ходят, в бассейн там или рисуют. Все без нас. А мы вот так вот сядем тут у стеночки и отлично проведем время. Давай так сделаем?
(Это звучит как «Давайтаксделаем», если быть точной. Любимая мишкина присказка в одно слово, когда он затеивает какую-нить невероятную авантюру и жаждет меня в нее втянуть.)
– Что, вот так вот целый день сидеть? – недоверчиво говорит он.
– Ну да, – отвечаю, – а что, по-моему, отличный план.
