«Покажите, что имело смысл приходить в этот мир»
Франко Нембрини — не только педагог, но, прежде всего, отец и сын (он — один из 10 детей). Именно собственный опыт лежит в основе его подхода к воспитанию. Жизнь убедила Франко, что проблемы воспитания — не в детях, а во взрослых.
Он считает, что детям нужно одно — «видеть взрослого, который переживает положительный опыт бытия».
«Человек, в отличие от животных, даёт своим отпрыскам не только жизнь в физическом смысле, — поясняет Франко, — но и смысл жизни, а именно — чувство ее величия и благости». Острота проблемы воспитания особенно чувствуется сегодня. Но неверно видеть проблему в новом поколении: наши дети пришли в этот мир так же, как и мы, как наши родители. Бог так же даёт им жизнь. Дети приходят в мир такими, какие они есть: у них есть сердце, есть желание все объять; их привлекают вещи, реальность — они желаю познать ее, любить ее, хотят познать, что жизнь — это благо. Глядя вокруг, они желают найти того, кто покажет, что жизнь — «положительна». Уже в материнской утробе ребёнок предчувствует это.
«Постепенно мы начинаем думать, что воспитание — это слова, что мы должны убедить ребёнка в своих идеях или правильности своих правил, — сетует Нембрини. — На самом деле, ребёнок просит одного: дорогая мама, дорогой папа! Покажите, что имело смысл приходить в этот мир».
«Воспитание — это передача нашего опыта счастья, а не ценностей и правил»
Дети с рождения прекрасно выполняют свой долг. Он заключается в том, чтобы смотреть. А что они видят? Каких взрослых?
Когда-то любой ребёнок спрашивает: «Папа, почему я должен делать то, что ты говоришь, почему я должен быть добрым, честным? Ответ здесь только один: ты тоже пришёл в этот мир, чтобы иметь обетование блага. Ответом может быть только свидетельство нашего собственного счастья.
«Отец занимался своей святостью, а не моей»
Франко Нембрини родился в очень простой семье. Мать — крестьянка, отец — рабочий, он сам — четвёртый из десяти детей.
Можно сказать, что моему отцу «не повезло»: человек, больной склерозом, с десятью детьми. «Он был из тех, кто произносил три слова за неделю», — смеётся Нембрини. Но я помню, что когда был ребёнком, мечтал быть таким, как мой отец. Однажды, будучи взрослым, я при переезде нашёл тетрадь, в которой лет в 12 собирался написать то ли стихотворение, то ли молитву... Я написал только первую фразу: «Господи, дай мне быть таким, как мой отец». Почему мальчик в 12 лет хочет быть таким, как отец? Я думаю, это потому, что мой отец знал вещи, которые знать важно: о жизни, о смерти, об истине и о лжи. И благодаря этому я мог доверять жизни.
«Я буду всегда благодарен отцу за то, что он занимался своей святостью, а не моей, — заключает педагог. — Он жил настолько истинно, что мы, его дети, могли это увидеть».
«Ты не должен стать лучше, чтобы я мог тебя любить»
Я думаю, что мы действительно любим наших детей, но мы ошибаемся в том, как их любить. Мы утверждаем: «Я тебя люблю», это для нас само собой разумеется. Но потом, в повседневной жизни, мы как бы добавляем: «Да, я тебя люблю, но...». Получи хотя бы «четвёрку» по физике, мой хоть иногда посуду и так далее.
«Неверно не то, что мы требуем от детей чего-то, а то, что у нас растут дети, которые считают, что они всегда чем-то «не подходят», — поясняет Нембрини. Отсюда — проблемы молодёжи нашего времени: страх перед жизнью, трудности в отношениях с реальностью, неуверенность в принятии решений.
«Один молодой человек, — рассказывает Франко, — подверженный паническим атакам, однажды сказал мне: „Наше поколение нуждается только в одном — в месте, где никто не испытывал бы отвращения к тому, какими мы являемся“. Он выбрал такие слова, а я бы сказал — „в милосердии“, „в прощении“. Хотя бы родители должны иметь такое расположение — я отдал бы жизнь за тебя прямо сейчас, за такого, какой ты есть. Ты не должен стать лучше, чтобы я мог тебя любить. Я думаю, это и есть христианство. Только в таких условиях дети находят в себе силы, чтобы меняться».
«Ваши дети — не ваши дети»
В жизни Франко Нембрини была история, удивительно похожая на Притчу о блудном сыне.
«Один из сыновей два года с нами не разговаривал, — вспоминает учитель. — Ни со мной, ни с матерью. Без злости, просто вёл себя так, будто нас не было. Он не учился, не ходил в церковь... Ему было 14—15 лет. Порой мне хотелось сказать: «Это не мой сын!» Он так выглядел — ирокез, рваная одежда... Однажды мне надо было ехать на конференцию в Рим. И я сказал сыну: «Хочешь со мной? Выбери пятерых друзей, и мы поедем все вместе». И сын сказал: «Да». Мы взяли его друзей и поехали в Рим. Я работал, они гуляли. И вот в конце поездки сын как бы ненарочно «отстал» от своих товарищей и оказался рядом со мной. Он вдруг спросил: «Папа, а жизнь можно начать сначала?» И я ответил: «Да, всегда!», хотя мне хотелось плакать.
Теперь я уверен, что воспитатель — это тот, кто честен с самим собой. Он каждое утро спрашивает: а сегодня можно начать сначала? Вот если ты начинаешь жить так, то все вокруг меняется, наполняется ожиданием. И дети задаются вопросом: почему отец такой радостный? А ученик думает: почему учитель продолжает верить в меня? Родители и педагоги должны смотреть на ребёнка вместе.
«Счастье — это не то, о чем можно спорить», — уточняет Нембрини. Вспомним историю с сыном. Его ведь можно было спросить: ты счастлив? И он ответил бы: да, я счастлив. И что дальше? Из этого тупика можно выйти очевидность чего-то настолько прекрасного, настолько высокого, что меняет твои представления о счастье. Нужно не спорить, а показать что-то такое, что приводит в движение волю и разум.
Там, в Риме, с сыном произошло именно это: он познакомился с одной израильтянкой, и это так его изменило, что и сейчас, десять лет спустя, он изучает восточную культуру в Египте.
«Правила слишком часто становятся целью»
«Дети защищаются от тех взрослых, которые претендуют на то, что знают, куда им надо идти, — замечает Нембрини. — Между естественным желанием блага ребёнку и навязыванием ему своих мыслей — очень тонкая грань. Ты не можешь навязать другому свои мысли, ты можешь только служить другому всем своим существом, в том числе через советы и правила. Но — с необходимой дистанции, помня, что ваши дети — они, на самом деле, не ваши.
Ощущение тайны другого человека, в данном случае вашего ребёнка, порождает два очень важных принципа воспитания:
Не бойтесь ошибиться, вы все равно ошибётесь. Дети прощают нас гораздо больше, чем мы думаем.
Не заботьтесь о том, чтобы знать все о своем ребёнке. Все равно не будете. Мамы, которые по ночам читают СМС своих детей — это патология. А ещё я знал группу мам, которые зарегистрировались на Фейсбуке под видом девочек-подростков, чтобы следить за жизнью своих дочерей.
Ещё мы слишком часто загоняем своих детей в какие-то рамки, например, оцениваем их по школьным отметкам. С одной стороны, пытаемся убедить их, что успех — не главное, с другой — на основе этого самого успеха выносим суждения о них.
Иисус Христос пришёл, чтобы «нарушить» правила. Почему же мы так держимся за них? Наверное, потому, что очень трудно быть свободным от результатов своего воспитания. Но можно вспомнить, что когда наши дети были ещё в утробе, мы любили их независимо от того, какими они станут.