Дети, в том числе мои, стояли по пояс в море, кормили рыб и никого не трогали. Они крошили рыбам, которых вокруг них кишело множество, хлеб, а потом ныряли и смотрели, как рыбы его едят. Вполне невинное занятие – накидают хлеба, дождутся, пока его съедят, и покидают ещё. Я читала книжку и одним глазом поглядывала на них с берега.
Первое, что заметила – и в мозг тут же ушёл сигнал тревоги – дети стоят понурые, а не скачут с радостным визгом. Следующий кадр – тётенька в купальнике, выходящая из моря, даже со спины недовольная, что-то им громко и злобно втолковывающая. Естественно, через секунду я была на месте происшествия.
- …собирайте давайте, собирайте! Нашвыряли тут! И не стыдно?!
- Что случилось? – обратилась я к ней, улыбаясь как можно очаровательнее (у меня это частая реакция на собственное бешенство, вызванное чужой агрессией).
Тётка тут же убрала скандальный тон (иногда бывает даже забавно, как они оседают, если вдруг рядом оказывается имеющий к этим детям отношение взрослый, особенно если он выглядит более солидно, чем я, уже не очень заметная в окружении детей) и вернулась к нормальной человеческой речи.
- Мусорят в море, - сказала она мне.
- Не мусорят, а кормят рыб, - объяснила я.
- Нет, этот хлеб будет потом плавать и опустится на дно.
Я посмотрела на воду. В ней плавали несколько небольших кусочков, исчезавших на глазах.
- Нет, не будет. Его съедят в течение ближайших минут.
- Не съедят, и будет грязное море.
- Давайте поспорим, - предложила я.
Дальше тётка сделала то, что делают они все, когда им нечего возразить: шумно развернулась и принялась кому-то громко за моей спиной объяснять – мол, какое безобразие, изгадили всё море, никакой совести. Дети виновато молчали и улыбались так, как умеют улыбаться только беззащитные, которым незаслуженно и неожиданно сделали больно. Я ободряюще им улыбнулась.
- Как думаете, съедят?
- Съедят, конечно! – горячо загалдели они. – Вы же видели, как они на него бросаются!
- Хорошо бы, - согласилась я, - иначе тётя съест нас.
Они с облегчением засмеялись – не в последнюю очередь потому что я сказала «нас», и мы в одну секунду договорились, что кормить рыб будем в другом месте, раз это вызывает у кого-то неудовольствие. (Хлеб тем временем исчез.)
Я не о том, можно ли бросать в море хлеб. Я о том, какое удивительное и отвратительное есть свойство у некоторых взрослых – выражать детям своё неудовольствие или несогласие исключительно в форме хамского наезда или скандала. Возможно, дети были неправы, что кидали рыбам хлеб, я - что это разрешила, не подумав, и я верю, что кому-то может не нравиться плавать среди крошек, в том числе исчезающих, – но что человеку стоило сказать нормальным голосом: «Ребята, не бросайте, пожалуйста, хлеб – неприятно купаться, когда в море плавают крошки». Они адекватные, они бы поняли и прекратили. Хотя, если честно, я за то, чтобы с незнакомыми детьми общаться через их родителей. И снова категорически не понимаю, почему нельзя было у них спросить – где ваши родители? – подойти ко мне и попросить это прекратить. Так нет же – эти тётки всегда цепляются к детям, и всегда сразу начинают орать, командовать и хамить, даже не пытаясь высказаться нормально.
Одну такую сцену я наблюдала в дружественной мне школе. Учитель попросил старшекласснников отнести на улицу парту из его кабинета, и они потащили. В дверях школы они столкнулись с какой-то учительницей. Я наблюдала это в красках.
- Стоять! – рявкнула она. Они привычно замерли (с партой на весу, естественно, но кого это интересовало). - Куда это вы потащили парту?!
- На улицу…
- Что это такое?! Из какого кабинета?!
- Из 110…
- Кто разрешил??
- НН (учитель из 110).
Тётка – хорошо, учительница – молча пошла дальше. Ни «извините», ни «а, проходите, пожалуйста, тогда ладно» - ничего. Привычно рявкнула и пошла себе. Опять же – что мешало просто спросить человеческим голосом: «Мальчики, а из какого кабинета эта парта? Учитель разрешил вам её взять?» «Мальчики» же, юные лоси, каждый из которых на голову-две был выше учительницы, молчали и оправдывались в свой черёд, и было очевидно, что для них такое общение неприятно, но нормально. Некая стандартная коммуникативная ситуация, где их функция - молча, опустив голову, выслушать хамские претензии.
И ещё один случай - каждый наверняка вспомнит с несколько таких же из собственной жизни, - когда моя на тот момент трёхлетняя дочь с упоением гоняла в парке голубей, я, не спуская с неё глаз, была на некотором отдалении, и вдруг она несётся ко мне - в ужасе, в слезах, забыв о голубях и обо всём на свете.
- Что случилось?!?
- Вон те бабушки... сказали мне... чтобы я не гоняла птиц...
Бедный ребёнок не мог толком воспроизвести то, что его так напугало, потому что в силу возраста столкнулся с этим едва ли не в первый раз, но я представляю себе, как бабушки «сказали», если после этого у трёхлетнего человека слёзы ручьём, сама не раз слышала. Что-нибудь типа «ты что это тут делаешь, поганка ты такая, а?!? Да как не стыдно-то! И куда мать твоя смотрит!» и т. д. Естественно, я, преодолевая её сопротивление, немедленно подрулила к бабушкам и услышала ожидаемое, культурное и нейтральное: ваша дочь гоняет голубей, делать этого не надо, бедные птицы, пусть спокойно поедят. (То есть птиц им жалко, а детей нет.) Кстати, сами они голубей не кормили - им просто не нравилось, как это иногда бывает с бабками, что ребёнок рядом с ними бегает, машет руками и смеётся (как это иногда бывает с детьми). Помню изумлённые глаза дочери - ей, маленькой, было страшно к ним даже подойти, она уже записала их в бабки ёжки, - и вдруг оказалось, что бабушки вполне способны говорить на нормальном русском языке.
Откуда они берутся? Почему они априори уверены в том, что дети не поймут нормального человеческого языка? Кто им сказал, что с детьми так можно? Почему они позволяют себе с детьми то, что никогда бы не позволили со взрослыми, особенно если взрослые от них не зависят? Вряд ли та же учительница, если бы парту несли не дети, а другой учитель, заорала бы ему: «Стоять!» - и далее по тексту, а если бы да, я бы дорого отдала, чтобы посмотреть на эту сцену.
- Никто не должен на тебя кричать, - говорю я дочери.
- Ты не должна слушаться чужого человека, - объясняю я ей.
- Если кто-то пытается на тебя орать или строить тебя, немедленно зови меня, - требую я.
Мне это намного проще, чем длинно и скучно объяснять ей, откуда берутся взрослые, которые кричат на маленьких детей, почему они такие и по какой причине они не пытаются разговаривать с детьми так же, как со взрослыми. Впрочем, я надеюсь, что она как человек, избалованный нормальным к себе отношением, и так всё понимает без моих объяснений.
PS Мне приходится писать постскриптум к тексту, так как мне сообщили, что...
1) "...кормить рыб хлебом нельзя". - Мы больше не будем. Но я не думаю, что повода для написания этого текста не было бы, если бы это был специальный корм в той же ситуации.
2) "...кормить рыб там, где купаются - безобразие". - Возможно; мы прекратили это делать, поняв, что людям не нравится. Однако я считаю, что следует по-другому выражать своё несогласие с чужими действиями.
3) "...вы спасли их от злой тётки, но они будут потом продолжать это делать, потому что "онижедети". - Не будут - я им объяснила, что окружающим это не нравится. Для моих детей один из главных критериев поведения в общественных местах - не создавать дискомфорт для окружающих. Если мы с ними понимаем, что такой дискомфорт создаём, мы немедленно прекращаем это делать. Просто я за то, чтобы нам сообщали об этом без хамства и крика.
4) "...кстати, почему "тётка"?" - Потому что для меня это типовое название, как "бабка", которое подразумевает ряд черт характера, в частности, эту.
Автор: Ксения Кнорре Дмитриева
Источник: https://snob.ru/
