МАМА. Она взгромоздилась на деревянный стул – сидит как воробышек на веточке – и не отрываясь смотрит видеоурок. Я захожу на минутку в комнату, и воробышек обращает ко мне лицо, полное надежды:
– Мама! Помоги мне сплести брелок!
Но у меня нет ни сил, ни желания, и я отмахиваюсь от нее:
– Попозже, Ника, я посуду мою.
НИКА. 5 ЛЕТ. Странная эта мама: говорит, что любит меня, а когда я прошу ее помочь, у нее все время оказываются дела. Вот сейчас я ей сказала:
– Мама, найди мне рогатку.
Она порылась немножко в резинках, ничего не нашла и говорит:
– Посмотри, у тебя на полу всё валяется, поищи там. Мне некогда.
Тогда я сказала:
– Мама, вместо того, чтобы делать свои дела, ты бы прибрала наши игрушки.
Она на меня ТАК посмотрела… И я сказала:
– Я бы немножко помогла тебе.
Но мама, кажется, все равно рассердилась. И ушла на кухню. А я осталась. Потому что мне так хочется поплести, что я готова и без рогатки обойтись. Я могу плести и на пальцах, и на карандашах, только это не удобно. Поэтому я взялась плести на столбиках. По-моему, я плету браслеты лучше всех на свете. И мама так считает. Хотя иногда она говорит, что другие девочки плетут не хуже. Сейчас все девчонки плетут из резинок. Даже одежду и игрушки. Я умею плести браслеты и кольца. Шестью разными способами. А мама плетет мне сову. Правда, у нее для плетения мало времени. Зато у меня времени предостаточно! Я готова плести с утра и до вечера. Я люблю плести по видео. Правда, некоторые плетения для меня слишком сложные. Вот если бы кто-нибудь помогал мне! Тетя Аня мне помогает. Жаль, что она приходит так редко. А маме всегда некогда…
Когда мама сердится, я начинаю сердиться тоже, потому что мне это не нравится. Мне кажется, она могла бы сердиться и пореже. А то мне становится так плохо, что я кричу.
Больше всего на свете я люблю три дела: плести из резинок, собирать Лего и танцевать. Когда я вырасту, я хочу стать балериной. Мама вздыхает и говорит, что уже сейчас нужно ходить на занятия. Что уж там, я готова ходить. Когда вырасту, по утрам буду танцевать, а по вечерам работать программисткой. Я люблю петь и танцевать. Мама говорит, что балерины не поют, но я все равно буду, когда сильно захочется. Дома там или на прогулке.
МАМА. В первый раз я почувствовала облегчение, когда прочитала книжку «Веста-Линнея и капризная мама» Туве Аппельгрен. Я брала ее в библиотеке для Ники, но оказалась, что она для меня. Я потом искала ее, чтобы купить, но тираж уже был распродан. Маленькая девочка не желает одеваться, грубит маме, и та наказывает ее молчанием. День идет, напряжение нарастает, в конце концов, мама срывается и орет на ребенка. Наверное, трудно поверить, но раньше я считала, что такое бывает только со мной, ну, может быть, еще кое с кем из подруг. А тут художественная литература для миллионов, ну, ладно, тысяч читателей. Не знаю, какое еще количество встревоженных женщин вздохнули с таким же облегчением, как и я. Не нужно себя казнить! Все срываются, даже в детских книжках об этом пишут.
«Я самая плохая в мире мама, – плачет мама на кухне в объятиях Виктора. – Мне вообще не надо было рожать детей! Я – монстр, а не мама, – всхлипывает она».
Но когда срываешься часто, иногда даже каждый день, когда кричишь на своего ребенка, когда швыряешь разбросанные им вещи на пол или даже толкаешь его, а потом почему-то не можешь вспомнить всю последовательность безобразных действий, становится страшно. И апелляция к Весте-Линнее уже не помогает. Тем более теперь, после всех наших скандалов, мне кажется, что мама Весты-Линнеи – просто ангел и переживает из-за пустяков. Конечно, осознание того, что ты не одна такая, помогает. Но что с этим делать, остается неясным.
В общем, я обратилась к психологу. К детскому. Потому что, когда я ходила ко взрослому, она защищала мои интересы и уверяла, что все мы можем злиться и агрессия – нормальное чувство. И я очень боялась, что услышу то же самое от психолога Ники. Потому что тогда мне осталось бы только встать и уйти. Я согласна, что человек может испытывать злость, но он не должен вымещать ее на детях, ведь правда? Конечно, правда, детей нельзя обижать, и «счастье всего мира не стоит одной слезы на щеке невинного ребёнка», и об этом уже много раз сказано-пересказано, написано-перенаписано. Но когда этот человек я и я вся – ураган бешенства, порыв всеразрушающей силы, уносящий остатки разума? Наверняка, те, кто бьют детей, настоящие изверги. Или полуобразованные хабалки. Но не я, добрейшее существо с кандидатской диссертацией. Я не могу сделать ничего ужасного! Ведь я знаю себя! Или нет? Неужели я чудовище, способное обидеть собственное дитя?
НИКА. Недавно мы с мамой и малюткой ездили в Козельск. Там раньше жила мамина бабушка, а теперь не живет. Пока мы были в Козельске, у меня все время спрашивали: «Ты к бабушке приехала?» А мама отвечала: «Почти». Мне в Козельске очень понравилось, мы купались в речке и почти каждый день прыгали на батуте. Мама покупала нам киндер-сюрпризы и почти не сердилась. А еще я познакомилась с девочками, которые тоже плели из резинок. Они были постарше, наверное, школьницы, но плели точно такие же браслеты, как и я. Только по папе мы с Тасей очень скучали. Особенно Тася. Она, когда видела мамин телефон, всё время повторяла «па-па, па-па!», видно, просила ему позвонить. И мы разговаривали с ним по телефону, и я даже научилась писать сообщения. Я написала «папа мама», а папа ответил «Ника». А потом я: «пааюфр апннавфы». А папа: «ззльпиувиворыфш»! Нам было очень смешно.
МАМА. В Козельске совершенно неудобные дороги. Я раньше как-то не замечала: то тут, то там приходится идти по проезжей части. А может быть, просто раньше там не было столько машин. Когда у тебя только коляска, куда ни шло. Но когда приходится еще и присматривать за пятилетним ребенком, который привык следовать за тобой на самокате, становится очень сложно. И к нашему дому ведет как раз такая дорога: сто метров без тротуара.
Однажды мы с Тасей и Никой пошли на прогулку, и Ника ехала посередь дороги. А какой-то водитель, похоже, очень торопился выехать из двора и начал нам сигналить. Я окликала Нику, но она не реагировала. А как раз перед этим Ника с Тасей успели поссориться из-за самоката, я кое-как усадила Тасю в коляску и, самое главное, переживала из-за того, как дастся нам эта прогулка. Мы отправились на речку через весь город. И, трёшки-матрёшки, почему я так реагирую на всех этих чужих людей!? Ведь он даже не имел права подавать звуковой сигнал в городе! Я снова и снова оглядывалась и звала ее и, в конце концов, закипела, схватила ее самокат и поставила его на обочину. Я даже не помню, куда делась сама Ника. Наверное, соскочила с самоката…
Ника вцепилась в мою любимую бежевую кофту, и я вырвала ткань из ее рук. Словно растянутая одежда ужаснее, чем напуганный ребенок. Дочка стала колотить по мне кулаками, попыталась пнуть меня, и тогда я толкнула ее в мокрую после вчерашнего ливня траву. Мне было так стыдно, но я не знала, как прекратить все это. Я не видела ничего вокруг, только кричащую злую Нику. Хотела бы я видеть свое лицо в те минуты. Каменное? Маска презрения или отвращения? Нет, наверное, не хотела бы. О таком не рассказывают.
НИКА. Я не помню, что со мной было, когда мама меня толкнула. Ничего я не чувствовала. И мыслей у меня в голове тоже никаких не было. Я просто хотела узнать, как это – ехать по середине дороги. Ну, в смысле, как это – быть машиной.
МАМА. Когда я ждала Нику, была у меня такая фантазия: мы привезем ее из роддома, положим на нашу кровать, сами ляжем слева и справа от нее, и будем любоваться ею. А она будет сладко спать в своих одежках, такая маленькая и красивая. Не знаю, почему так вышло, но новорожденная Ника спала только ночью. Когда я тоже крепко дрыхла. Все остальное время она добывала свое молоко. И даже если и задремывала, только у меня на руках. Я едва успевала в душ и даже ела, держа Нику. И вот теперь я кормлю свою младшую дочку, я наклоняюсь к ее головке, глажу по тонким волосикам, вдыхаю нежный, сладкий запах. Когда-то я так же кормила Нику, наслаждалась ее теплом и близостью. Она была крошкой, с которой не приходилось воевать. Неужели через несколько месяцев я стану так же орать на маленькую Тасю? Сейчас это кажется просто невозможным, но и на Нику я не собиралась спускать всех собак.
НИКА. Мне бы хотелось быть маленькой. Маленьких все любят. На меня мама все время кричит, а Тасю обнимает и целует. Я говорю:
– Мама, ты должна вести себя с нами одинаково. Или не ругайся на меня. Или ругайся на Тасю тоже!
А мама смеется и называет меня болтушкой. А разве я что-то смешное говорю? Но Тася такая лапочка! Как же ее не любить? Она так мило целуется. И надевает резиночки на рогатку, хотя пока не умеет плести. А когда я спрашиваю у нее: «Тася, ты любишь Нику?» она говорит: «Да!» Хотя иногда мне кажется, что она меня совсем не любит. Она бывает ужасно вредной, отнимает у меня шкатулку с резинками или мои игрушки и кусается. Тогда я кричу громко-громко, чтобы мама знала, что мне нужна помощь. Ведь когда Тася кричит, мама тут же прибегает. И иногда я специально делаю Тасе чуть-чуть больно, чтобы она заплакала и мама пришла к нам. Но чаще всего мы живем дружно, и мне даже хотелось бы, чтобы у нас появилась еще одна сестричка. Или, может, братик. Я не помню Тасю, когда она была совсем маленькой. Мама говорит, что она была размером с куклу. А мне не верится, что она была настолько крошечной. Скоро у моей подруги Алены родится братик. Тогда и узнаю, какого они бывают размера. Утром я сплела Тасе браслетик из светящихся резинок. Когда ей нужно будет зайти в темное помещение, ей не будет страшно, потому что браслет будет светиться.
«Именно женщина способна в пылу гнева на ребенка остановить себя мыслью «он же маленький!», даже если маленький ведет себя не так, как нужно; ведь одна из самых важных задач женщины-матери – это защитить ребенка от психологических травм и побоев».
Из книги Ольги Валяевой «Предназначение быть женщиной»
МАМА. Психолог не оправдывала мое поведение. Она предположила, что во мне слишком мало любви. То есть любви много, но много и негативных чувств, связанных с первыми месяцами жизни Ники. Вот такая гремучая амбивалентная смесь. А я так сокрушалась о том, что мало люблю старшую дочку. Переживала, что не даю ей ласки, на которую она имеет полное право. Я так обделяю ее просто потому, что мне было очень тяжело, когда она родилась. Вполне естественно было смотать страдания и причину страданий в один клубок. Плюс усталость. Потому что, когда у тебя мало сил, ты сама проваливаешься в детское состояние, становишься маленькой и беззащитной. Где уж тут сохранять самообладание? Тут поднимают головы демоны из моего детства, автоматически просыпающиеся каждый раз, когда ребенок «качает права». Это они раздирают меня на части, перекрывают доступ к мыслям и заставляют меня кричать, толкать и унижать собственного ребенка. И как ребенку не кричать от страха, что мама не справляется с собой и ситуацией?.. Так естественно и так грустно.
НИКА. Мама постоянно заставляет меня прибираться. Даже, если это не я раскидала. А как я могу прибрать, если валяется так много?! И если мне никто не помогает? Тася – маленькая, она только раскидывает. А мама так быстро всё прибирает, вот и прибиралась бы сама, а я буду, когда вырасту. И посуду буду мыть, когда стану школьницей. А сейчас у меня самой слишком много дел: поплести, порисовать, попрыгать, пособирать из Лего, поиграть.
МАМА. У моей лучшей подруги пока нет детей. Хотя она очень давно хочет. Они с Никой обожают друг друга. Когда приходит Аня, я могу быть свободна. В ближайшие час-полтора я Нике не понадоблюсь. Разве что для того, чтобы найти какую-нибудь вещь, которую непременно нужно показать тете Ане. И в эти полтора часа можно даже не пытаться разговаривать с Аней, потому что она слишком занята Никой. Они возятся, строят какие-то пещеры из одеял и города из конструктора, бегают и прячутся. И за обедом Ника хочет сидеть только у нее на коленях. Аня живет далеко и бывает у нас нечасто, а то я, наверное, всерьез начала бы ревновать.
И вот, после долгой разлуки, Аня снова сидит в моей оранжевой кухне, и Ника рассматривает подвеску, украшающую Анину грудь. Аня гладит Нику по голове, а та разве что не курлычет от удовольствия. Я держу на руках настороженную Тасю. Похоже, мы обе одинаково обескуражены. Откуда столько любви? Неужели Аня не видит и не слышит всего того, что вижу и слышу я? Ведь только что, на Аниных глазах, Ника с воплями вырывала из Тасиных рук подаренную той куклу. Только что она кричала на всю квартиру, что хочет такую же. Почему Аня смотрит на Нику так нежно, обожающе? Потому что видит так редко? Потому что у нее нет маленькой дочки? Но ведь Тася не вызывает у нее этого безумного прилива чувств.
Я пытаюсь посмотреть на Нику Аниными глазами: без раздражения, без шлейфа ожиданий и сожалений, без уничтожающих меня чувства вины и горечи, что не смогла стать хорошей матерью. Я вспоминаю совет психолога, и стараюсь увидеть не «плохую» Нику, которая когда-то причинила мне столько боли и из-за которой во мне поднимается буря эмоций, а Нику теперешнюю, живую, настоящую. Не свою дочку, с которой связано так много переживаний, а просто ребенка… Я вижу очень милую девочку, в меру растрепанную, с румянцем на щеках и шоколадом на губах. Она подкидывает теннисный мячик, ловит его и смеется. Так самозабвенно, что маленькая Тася вторит ей. Она сползает с моих рук и пытается забрать мячик у Ники. Та прячет его за спину, не дает. Но нежность уже обволокла меня целиком и полностью, я подхожу к Нике, обхватываю ее руками и целую. Обе щечки, лобик, волосы. Сейчас меня переполняет гордость за то, что эта красивая, веселая, изобретательная, ловкая девочка – моя дочь.
«Довольно легко не сердиться на беспомощного младенца. А вот этот своевольный, вопящий, брыкающийся? Получится ли не перейти к насилию, но и не спасовать? Здесь очень важны оба компонента: и доминирование, и забота, потому что ребенку в равной мере будет и страшно и плохо как с родителем инфантильным, беспомощным, так и с суровым, не чутким к потребностям ребенка. Если мама и папа меня не защищают, а обижают – кто меня защитит? Если мама и папа меня и моих криков боятся – что они станут делать, если придет саблезубый тигр?»
Из книги психолога-педагога Людмилы Петрановской «Тайная опора: привязанность в жизни ребенка».
НИКА. В одном замке жила принцесса. И она очень любила свою маму. Она была самая лучшая мама на свете. Она была красивая и добрая. И тоже любила принцессу. Мама приходила к принцессе перед сном и рассказывала ей сказки. Один раз мама пришла к ней в комнату и стала укладывать ее спать. Но она была очень грустная и все время отвлекалась и замолкала. И принцесса спросила, что с ней. А ее мама подумала и ответила:
– Ты знаешь, какая-то часть меня сейчас очень сильно грустит. А какая-то другая часть меня хочет рассказать тебе сказку. Еще одна часть немножко сердится, что ты снова не прибрала игрушки. А еще одна часть сильно тебя любит.
И мама принцессы обняла свою дочку. Принцесса обняла свою собственную маму тоже и сказала:
– Мама, я сейчас люблю тебя всеми своими частями!
Источник: http://ldina.livejournal.com/
Иллюстрация Анны Роуз Бэйн
