Жизнь современных детей все больше похожа на жизнь взрослых, где нужно много трудиться и думать о будущем. Полвека назад дети так же ходили в школы, кружки и к репетиторам, но жили свободнее. Что изменилось с тех пор и почему теперь родители стараются не оставлять свободного времени своим детям?
Мой обычный вопрос к семье на приеме: расскажите, как организован день вашего ребенка, вашей семьи, как проходит неделя, что вы делаете в выходные. И каждый день, каждую неделю, из года в год родители (или сам ребенок, подросток) подробно описывают для меня, как это у них происходит. Я, естественно, выслушиваю.
При этом я хорошо помню, как был организован день и неделя в детстве у меня самой и у моих тогдашних сверстников. Потом я сама организовывала быт своих, теперь уже выросших и живущих отдельно, детей и в той или иной степени подробности наблюдала за жизнью уже их сверстников и их семей. Самое интересное, что если рассматривать совокупность частей, то за истекшие со времен моего собственного детства сорок лет не поменялось практически ничего. Дети по-прежнему ходят в детский сад или школу, делают уроки, посещают кружки или спортивные секции, смотрят телевизор, общаются со сверстниками, в выходные ходят с родителями или с приятелями в кино, в парк на аттракционы, в музеи, в театр или зоопарк. Все это делали и мы, и наши дети. Появились компьютеры, мобильники, часть коллективных игр и общения у детей и взрослых ушла в виртуал. Во дворах (как мы когда-то) играют не так уж часто, погулять с друзьями и родителями зачастую ходят в торгово-развлекательные центры. Ну да, и что же с того? Ведь по сути это то же самое общение.
Но есть один момент детско-родительского взаимодействия, который я то и дело отмечаю у себя на приемах и в частных беседах с родителями и который я сегодня хотела бы обсудить с читателями. Мне (и как человеку, и как практикующему специалисту) важно понять: действительно ли данный феномен имеет место быть, и если все-таки имеет, то в чем причина происходящего.
У многих современных детей практически нет свободного времени — школа, уроки, кружки, секции. И родители, и сами дети часто жалуются на «перегруз»:
«Да когда ему гулять с друзьями? У него четыре раза в неделю музыкальная школа, туда доехать-вернуться, потом мы еще в бассейн ходим (нам ортопед посоветовал), еще два раза репетитор по математике, и один раз он в школе на информатику ходит, это у них как бы факультатив, но всем рекомендовали, ну и дома надо и уроки приготовить, и на фортепиано ведь хоть сколько-то поиграть. Вот и прикиньте… а в выходные мы, конечно, стараемся, чтобы в музей, но он часто отказывается, ложится перед телевизором и просто тупо лежит, даже не смотрит туда, по-моему. А чего в этот зомбоящик смотреть-то, я ему и говорю…»
Я спрашиваю у мальчишки, как ему музыкальная школа. Он говорит: первый год нравилась, потом надоело. Сейчас — никакой радости. Может, бросить? Заняться чем-нибудь другим, интересным? В глазах матери — тревога: ну как же, пять лет, хорошо бы диплом. А сколько еще осталось? Четыре года. В глазах мальчишки — тоска.
* * *
«Ну надо же им чем-то заниматься! Если их предоставить самим себе, так они и будут в телефонах сидеть или перед телевизором. Да, я не работаю, но у меня почти нет свободного времени. Я вожу их в школу и на кружки, они еще слишком маленькие, чтобы ездить на метро и в маршрутках, да сейчас дети одни и не ездят, это когда мы маленькие были, тогда да, но вы же понимаете, что времена изменились… (не понимаю, честно! — Прим.авт.) Три кружка у дочки, четыре у сына, они сначала почти всегда упираются, но потом-то им нравится, это всяко лучше, чем дома без толку слоняться…»
* * *
Подросток на приеме. Десятый класс хорошей гимназии, невроз.
— А что бы ты сам хотел?
— Да ничего, наверное.
— Ну, так не бывает.
— Тогда — чтобы от меня все отстали. Вообще.
— И что бы ты тогда делал?
— Я бы тогда сначала лежал, долго, смотрел в окно. Или в ванной. А потом ходил по городу, один, смотрел на витрины. А потом пошел бы к друзьям… только они тоже всегда заняты.
— Чем же?
— Ну, уроки, репетиторы, на следующий год — ЕГЭ, надо готовиться, потому что от этого очень многое зависит… Во всяком случае, так нам все говорят.
* * *
«Конечно, контролирую. Да если я перестану, он вообще уроки делать не будет. Будет врать, что ничего не задано, нахватает двоек, потом мне ходить, разговаривать с учителями, уговаривать их, унижаться. Мне оно надо? Я и у других родителей в нашем классе спрашивала — ровно то же самое. Я сама? Ну разумеется, я сама училась. Это же перестройка была. Мама с папой тогда ушли из института, стали “челноками”, чтобы нас прокормить, у меня еще два брата младших. Ну что вы сравниваете? Я и обед в двенадцать лет на всю семью готовила, а он даже тарелку за собой в раковину не отнесет».
* * *
«Ну вы же сами понимаете, что будет, если я их сейчас “отпущу”. Чем это все кончится. Не понимаете? Странно, вы же психолог, должны вроде быть в курсе. Они же будут все время сидеть у компьютера и играть, их оттуда ни за что не оттащишь, у них сформируется зависимость, школа полетит к черту, и поступление в институт, и все, жизнь псу под хвост…»
* * *
«Дети, подростки должны быть все время заняты, а не “пинать балду”. Учиться, читать книги, помогать по дому. Мы так делали и выросли нормальными, работящими и порядочными людьми. Это элементарная профилактика. Валяться часами на диване и слушать музыку или сидеть с такими же бездельниками на школьном крыльце с сигаретой и банкой энергетика — это не досуг и не “обучение общению”, как вы говорите, а прямая дорога… ну вы сами знаете куда. Сидели ли мы с женой подростками на скамейках и ходили ли по улицам с кассетным магнитофоном? Вы сами — ходили? А что такое “бобина”?.. Ну, тогда было другое время, а сейчас упустишь — и все…»
* * *
И несть им числа.
У меня постепенно возникает странное ощущение: современные родители в моем городе (я не могу судить о других местах, и весьма обоснованно предполагаю, что в депрессивном рабочем поселке под Архангельском дела, возможно, обстоят совсем иначе) не доверяют своим детям. Им кажется, что если их хотя бы частично предоставить самим себе, дать им свободу в организации занятий и досуга, то немедленно случится что-то неопределенно ужасное. Дети массово покинут нормальное социальное поле и куда-то «уйдут». Что-то такое из «Гадких лебедей» братьев Стругацких. И чтобы этого не случилось, в детей надо «вкладываться», детей надо много и практически непрерывно «развивать», «занимать» и, конечно, «контролировать». Иногда встречаются дети, подростки, которые уже сами переняли эту парадигму — они устали, не получают от своих многочисленных занятий никакого удовольствия, чешутся или страдают иной психосоматикой, но транслируют родительское: «ни минуты свободной, какое там “погулять с приятелями”! Я же хочу поступить в... И чтобы завтра занять приличное место в жизни, я сегодня должен, вы же понимаете…» Мне кажется, они тоже боятся и тоже не доверяют — ни миру, ни самим себе.
По сравнению с сегодняшним днем мое детство было весьма бедным занятиями и развлечениями. Но нам однозначно доверяли — мы лет с пяти уходили «во двор», а потом должны были как-то сами выбрать себе кружки по интересам и сами туда добираться. Мы сами ходили в кино, сами готовили уроки и сами исправляли свои двойки. У нас было много досуга, и мы его сами, по своему выбору, заполняли — играми, чтением, разговорами, ничегонеделаньем. Родители, конечно, учили нас жить (бессмертное «А не будешь хорошо учиться, станешь дворником!»), но в целом предполагалось, что их основная задача — накормить, одеть, оплатить кружки, если они платные (большинство было бесплатных, надо признать), отвести в школу, в идеале — в музей, в театр, а дальше мы сами как-нибудь сориентируемся в соответствии со своими запросами и интересами. Они явно не слишком боялись за наш грядущий жизненный путь и считали нас не глупее, а зачастую — умнее себя.
Почему сейчас все иначе? Или мне все-таки мерещится?
Автор: Катерина Мурашова
